Заголовок предлагаемой работы — это переосмысленная с учетом текущей «злобы дня» пословица «Гром не грянет, мужик не перекрестится», где «грянувший гром» — глобальный кризис, а «мужик» — население Российской Федерации. «Перекреститься» — значит предпринять нечто, что обезопасит от «грянувшего грома». Но почему, спрашивается, «предпринять нечто» — значит именно «поумнеть»? Не потому ли, что «предпринять нечто» и потом не пожалеть о предпринятом — это и есть высший пилотаж в искусстве жить?
В работе рассматриваются актуальные вопросы изучения коллективной ментальности, социальных технологий и их идеологического обеспечения, предпосылочности мышления и структуры взаимопонимания, логики развития идей, зависимости этики от мировоззрения, теории и истории науки, смены мировоззренческой парадигмы.
Концепция работы:
1 -- кризис, выдаваемый аналитиками и экспертами за финансово-экономический, является на самом деле кризисом нравственных устоев;
2 -- наличие или отсутствие нравственных устоев производно от характера мировоззрения и логики его исторической изменчивости;
3 -- анализ этой логики выводит на проблемную ситуацию в сфере гуманитарного знания;
4 -- методологический разбор проблемной ситуации позволяет сделать выводы радикального прогностического свойства.
О доступности этой книги (пройдя по ссылкам) вы можете узнать здесь:
ОЗОН
Буквоед
СПб Дом Книги
Библио-Глобус
RainBook
Ладога-100
ВТП 24
Е5
Заголовок предлагаемой работы — это переосмысленная с учетом текущей «злобы дня» пословица «Гром не грянет, мужик не перекрестится», где «грянувший гром» — глобальный кризис, а «мужик» — население Российской Федерации. «Перекреститься» — значит предпринять нечто, что обезопасит от «грянувшего грома». Но почему, спрашивается, «предпринять нечто» — значит именно «поумнеть»? Не потому ли, что «предпринять нечто» и потом не пожалеть о предпринятом — это и есть высший пилотаж в искусстве жить?
СОДЕРЖАНИЕ
Часть I. ЧТО МЫ ИМЕЕМ5
«Каша в мозгах»5
Тест на взрослость7
Нравственная маниловщина10
«Лежачий полицейский» И
« Глухариное токованиe»16
Часть II. В ПОИСКАХ ТОЧКИ ОПОРЫ19
Почему нужно быть «хорошим»19
«Заповедник для духа»22
Нравственность по-советски24
«Учиться, учиться и ещё раз учиться»25
Вся ли наука научна?27
«Капкан» для духа28
Между «капканом» и «заповедником»30
Есть ли выход?31
Часть III. ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ34
Расколдование или заколдование?34
Имитация историзма40
«Зависание»-46
«Деньга из тумбочки», или «гематома сознания»47
«Говорящие обезьяны» 50
Язык символов52
Культурогенез как «чёрный ящик»55
Исчисление57
Матричный принцип59
Живая вселенная61
Биологическое время63
Метаязык мифов66
Инструкция но технике выживания68
Приложение 1: «ГордонКихот» про Аркаим72
Приложение 2: 0 сестрице Алёнушке, братце Иванушке и Яне Арлазорове77
Приложение 3: Археомодерн — вершина дугинской мысли82
Приложение 4: «Проект Россия» — очередная программа спасения страны90
Приложение 5:0 фильме «Тарас Бульба»96
Приложение 6: Пушкин и «норманистская» теорияЮЗ
Приложение 7: Книга о русском национализме105
Приложение 8: Приведёт ли нас право к правде?113
Часть I. ЧТО МЫ ИМЕЕМ
«КАША В МОЗГАХ»
Чем глубже вникаешь в аналитику по глобальному кризису, тем очевидней становится: никто не знает, что делать.
Не знать, что делать — это ещё не беда; нормальные люди, как заметил Сократ, чем больше знают, тем яснее понимают, что ничего не знают.
Беда приходит тогда, когда облечённые политической властью и академическими регалиями полузнайки начинают воображать, что знают об обществе всё.
Воображаемое, иллюзорное знание провоцирует полузнаек на немедленные решительные действия по «реформированию» всего, что им не нравится. А в итоге: «хотели как лучше, а получилось как всегда».
То же самое получается и у тех, кто берётся за наведение общественного порядка «снизу». В сегодняшнем обществе «политического спектакля» любые их инициативы, любые мыслимые сценарии общественно-значимого действия, не
санкционированные «сверху», реализуемы лишь в той мере, в какой они покрываются заранее известной погрешностью «правил игры в демократию».
По большому же счёту все они изначально предусмотрены, просчитаны и обезврежены соответствующими управленческими практиками, отводящими «низам» роль или «стада баранов», или «пушечного мяса», или «отвлекающей внимание массовки».
В этой ситуации, прежде чем решаться на
какое-либо общественно- значимое действие, нелишне задуматься: в какой мере наша решимость действовать, паша мотивация собственных действий — действительно наша? И в какой мере она — производное нашего воспитания и образования, влияния на нас национальной, социальной и профессиональной среды, политтехиологических экспериментов, промывки мозгов средствами массовой информации и других тому подобных вещей?
Речь идёт о настоятельной необходимости овладения культурой мышления. Не нам, сытым по горло сначала решительными действиями коммунистов в 1917
году, а затем такими же решительными действиями демократов в 1991-1993 годах, пренебрегать этой культурой. Когда она есть, мы перестаём быть куклами в чужих в руках, мы начинаем пони¬мать, что происходит с нами и вокруг нас. А когда культуры мышления нет — другие «понимают за нас».
По «другие» — это те же «мы», только наделённые властью. Поэтому будем говорить о нас.
Если за «демократические реформы» выдаётся и принимается замена одних неумных крайностей на противоположные: самоизоляции на проходной двор, а
запрещения частной инициативы на криминальные разборки и уголовщину, — то это приходится считать очень ярким про-явлением синдрома «каши в мозгах».
Если за «правовой порядок» выдаётся и принимается уникальная система беспредела под «крышеванием» закона, система массового «кидалова» людей по всем правилам юриспруденции, то это тоже приходится
считать очень ярким проявлением синдрома «каши в мозгах».
Если за «приобщение к мировой культуре» выдаётся и принимается разрушение собственной культуры, а за «свободу слова — полнейшая свобода от смысла слова, то это тоже ничто иное как очень яркое проявление синдрома «каши в мозгах».
Если во всём мире уже открыто смеются над болтовнёй о
«невидимой руке рынка», которая якобы сама всё устроит наилучшим образом, и только в России эта болтовня продолжает выдаваться и приниматься за «экономическое мышление», то это уже — беспрецедентно яркое про-явление синдрома «каши в мозгах».
Если страна в течение нескольких лет выплачивает по международным счетам свои многомиллиардные
(начиная с «царских») долги; если затем, получив небывало высокие прибыли от продажи углеводородов, она вкладывает их, под предлогом создания «резервного фонда», в развитие не своей, а чужой экономики;
если затем выясняется, что никакого «фонда» нет и что нужно снова залезать в многомиллиардные долги; если, наконец, всё это вместе взятое, происходящее на фоне исчерпания последних ресурсов прежней инфраструктуры и одновременного злобного поношения создавшей эту
инфраструктуру власти, выдаётся и принимается за «рыночную необходимость», за «условие вхождения в свободный мир» и за «приобщение к высшей форме цивилизованного существования», — то здесь уже нужно
говорить не просто о «каше в мозгах», но о «каше вместо мозгов».
«Наркотическая» зависимость от слов «социализм», «капитализм», «тоталитаризм», «демократия», «право», «рынок» и так далее — это вопиющее, неопровержимо
клиническое свидетельство о «каше вместо мозгов».
«Рабы слов» с «кашей вместо мозгов».
Кто-то возразит: «Не надо обобщать, не надо говорить за всех сразу. Были люди, которые всё знали, всё понимали и даже сопротивлялись этой дури».
Да, такие люди были. И сейчас они есть. Но факт остаётся фактом: дважды за одно только XX столетие население нашей страны умудрилось разрушить до основания собственное жизнеустройство, сначала «проклятое самодержавие», затем «проклятый советский строй».
А ведь это означает, что на очереди — «режим проклятой демшизы».
«И слава Богу», — скажут радикалы из породы «вечных революционеров».
И вроде бы они правы. Действительно: зачем нам «демшиза»?
Но в забитых «кашей» мозгах шевелится смутное подозрение, что, справедливо презирая «демшизу» и одновременно оставаясь в плену вчерашних
(«революционных») представлений о способах построения идеального общества, мы получим в результате слома своего очередного жизнеустройства какую-нибудь новую «шизу», ещё более неприглядную и постыдную. И возникает сомнение: не лучше ли, прежде чем снова
торопиться проявлять «политическую активность» (про «бунт бессмысленный и беспощадный» даже думать не хочется), заняться сначала вычищением из мозгов «каши»?
Все недостатки общественного устройства, включая сюда
главнейший из них — социальный паразитизм — существуют только потому, что господствующий в массовом сознании менталитет позволяет им существовать. И поэтому самая актуальная из всех стоящих сегодня перед нами задач — это задача повышения культуры собственного мышления.
ПРИЛОЖЕНИЕ 8
Приведёт ли нас право к правде?
Из "права" сегодня сделан культ; очень много говорится и пишется о нашем "правовом бескультурье", о том, что мы никогда не жили в настоящем "правовом обществе" и никогда не обладали развитым "правовым самосознанием". С этим надо согласиться: действительно, в тех формах, в которых "правовое общество" и "правовое самосознание" существуют на Западе, нам ни то ни другое до сих пор не знакомо. И это было бы очень плохо, даже трагично, - если бы общественные отношения и в самом деле регулировались одним лишь "правом". Но, к счастью, в общественных отношениях существует и такая их сторона, которая "правом" принципиально не регулируется.
Выявить эту сторону легко: достаточно сравнить мышление поклонников "чисто правовой культуры" с мышлением детей. Ребёнок, например, способен очень быстро усвоить ту истину, что каким бы сверзхзаконным правом па свою игрушку он ни обладал, по если мальчик, с которым он "водится", сильнее его да к тому же ещё и "плохой" (т. е. если он не воспитан в идеалах совести, справедливости и нравственности), то он эту игрушку всё равно отнимет. Поклонники же "чисто правовой культуры" начали перестройку с того, что решили обойтись без идеалов (помнится, в конце восьмидесятых громко заявила о себе в качестве перестроечного манифеста статья "Идеалы или интересы?", где утверждалась ценность для общества одних лишь отрегулированных на основе права "интересов"). А когда у подавляющего большинства таких
праволюбов отняли любимую игрушку - идеал социальной справедливости, они с видом оскорблённой невинности стали жаловаться: «Мы же не этого хотели, мы думали, что всё будет совсем по другому!» (в таком духе выступал по телевидению один известный петербургский кинорежиссёр). И это вовсе не случайная промашка поклонников "чисто правовой культуры", а естественное следствие их идеологической ориентированности "только на право". Идеалы же совести, справедливости и нравственности для них - не более чем досадная помеха на пути построения в России "цивилизованного правового общества".
Между тем для традиционно русского образа мышления всегда типично было как раз полнейшее отсутствие
иллюзий относительно "чистого права". Если заглянуть в древнерусские летописи, то можно увидеть, что слово, переводимое сегодня как "право", раньше звучало как "власть" или "воля". Такое понимание "права" гораздо
ближе к сути дела, чем нынешнее. В своей откровенно-циничной форме оно могло бы даже звучать по-бисмарковски: «Право - это юридически санкционированная сила» (т.е.: кто сильнее, тот и устанавливает выгодные для себя "правила игры"). Но цинизм был несвойственен русской культурноисторической традиции; это подтверждается тем определением "права", которое зафиксировано в словаре В. Даля: «Право - это власть и воля в условных пределах».
"Условные же пределы" человеческому самовластью и самовольству задавали в русской традиции другие понятия - "правда" (с однокоренными ей "справедливостью" и
"праведностью") и неотделимые от неё "совесть", "нравственность". На самостоятельную сущность "правды" как "истины, окрашенной совестным, нравственным началом", указывает широчайший круг источников по истории русской духовной культуры. Здесь и доправовые формулы юридических документов X века («да погубит правду свою» - о нарушителе договора, не подпадающем под формальное уголовное преследование), и приписываемый Александру Невскому афоризм «не в силе Бог, а в правде», и памятники народного фольклора («Спор Правды с Кривдой», «Легенда о горе Судоме» и
др.). Даже такие русские пословицы, как "правда суда не боится", "правда не судима", "на правду нет суда" - ясно показывают, что "правда" и "право" всегда осознанно воспринимались нашими предками как несводимые
друг к другу понятия.
Хотя данные русского языка дают иногда повод к смешиванию "правды" и "права" ("Русская Правда" -
сборник древнерусских законов; "стать на правду" - идти на суд; "правдовать" - начальствовать, управлять, судить да рядить и др.), по такое смешивание проистекает из обычной для древности идеи немыслимости суда без правды ("творить суд и правду", "судить по правде"). В этом убеждают и те языковые данные, которые указывают на "правду" как па независимое от "права", хотя и тесно с ним связанное, явление ("правда суда не боится", "правда песудима", "на правду нет суда"). Наконец, существенно и то, что "правда" не обязательно выражается в языке, - её
достаточно интуитивно ощущать ("на правду нет слов").
"Право" же вне языкового выражения немыслимо. Оно, действительно, вырастает из потребности разъяснения и комментирования переставших соответствовать реалиям жизни установлений. Его задача - регламентировать посредством единых для всех "правил игры" общественную жизнь и тем самым делать её приемлемой в плане безопасности, надёжности и предсказуемости. Но
успешно выполнять эту свою задачу на протяжении тысячелетий "праву" удавалось только лишь потому, что оно - бессознательно для самого себя -постоянно подпитывалось традиционной ценностью - интуитивно
воспринимаемой "правдой". К сожалению, внешняя неочевидность такой подпитки породила иллюзию самодостаточности "права", а вслед за иллюзией
самодостаточности - и тенденцию к самопровозглашению "права" высшим и единственно разумным регулятором общественных отношений. В рамках этой тенденции "право" стало отказывать в доверии абсолютно всем не
поддающимся формализации ценностям, и в первую очередь - интуитивно-ощущаемой "правде" (именно о таком отказе свидетельствует известная формула "разрешено всё, что не запрещено законом"). Но при
этом тут же обнаружилось, что "право", не подпитываемое "правдой", "совестью", "справедливостью", "нравственностью", поистине обречено делать формально-юридические "правила игры" бессовестными и подлыми.
"Право без правды" - это выражение претензии на достигнутость исчерпывающего знания об окружающей действительности и на возможность положить это знание в основу регламентации всего человеческого жизнеустройства. То есть, это заведомо безнадёжная попытка втиснуть многомерную жизнь в ограниченный набор языковых формул. Ведь "право" считается тем
развитей, чем больше в нём таких формул; по чем больше в нём формул, тем больше возникает и противоречии между ними ("война законов"). И всеми этими противоречиями порождается повседневный абсурд
самонадеянного "права, игнорирующего правду".
А вот с "правдой" сложнее; "правда" - это до сих пор культурноисторическая загадка. Дело в том, что если отбросить третьестепенные смыслы слова "правда" (как союза "хотя", "конечно", или как синонима утверждений
"да", "так", "истинно", "согласен", "бесспорно"), то всё общее, что объединит остальные смыслы этого слова, окажется сводимо к представлению об "истине, включающей в себя как неотъемлемую составляющую нравственное начало" (что и делает эту истину отличной от
"истины в формализованных языках" или от "истины в её юридической трактовке"). Такое представление о "правде" приложимо к самым разным уровням бытия: от уровня мыслей, слов и дел отдельного человека до уровня языковой модели мира. Последний случай, указывающий на "правду" как на "принцип мироустройства" - самый интересный и в историческом, и в мировоззренческом отношении, потому что о происхождении языковых
моделей мира современное историческое языкознание до сих пор имеет весьма туманные (и сомнительные в плане доказательности) представления.
От понимания "правды как принципа мироустройства" мы унаследовали представление о невозможности жить без идеала. Отсюда - наше понимание "правды" как порядка, основанного на справедливости. Отсюда - такие смыслы слова "правда", которые указывают па максимум положительных человеческих качеств: на честность, на совесть и т.д. Отсюда же - тесная связь слова "правда" с такими определениями, как "святая", "сущая", "истинная". "Правда", действительно, мыслится в русской языковой
традиции как нечто вроде духовного маяка или компаса; поэтому "за правду стоят", "за правду страдают", "за правду идут на плаху". Поступать же вопреки "правде" - значит обрекать себя на душевный дискомфорт ("правда
глаза колет") или даже на муки совести.
Отсюда же произрастает и традиционно-критическое отношение русского человека к "чистому праву" ("закон что дышло, куда повернёшь - туда и вышло"). Но считаться с тем фактом, что нарушения формальной законности ухудшают качество повседневной общественной жизни, необходимо. Поэтому в русской истории вырабатывается, а в русской литературе фиксируется уникальная модель отношения к жизни: "пострадать за правду", - учитывающая одновременно требования и "правды", и "права". "Пострадать" - значит подчиниться "праву" (как "силе"); но за "правду", т.е. сохраняя связь "правды" с "правом". Самое ценное в этой модели - указание на
нерасторжимость "правды" и "права".
Но такая нерасторжимость означает, что невозможно одно поставить выше другого: "правду" выше "права" или "право" выше "правды", - перекос в любую сторону всегда будет означать нарушение нерасторжимости, начало её
распада. Например, правовая идеология, возведённая в ранг высшего регулятора общественных отношений, неизбежно начинает обнаруживать свою принципиальную несовместимость с жизнью по совести, по нравственности.
Именно этим обстоятельством следует, видимо, объяснять тот факт, что страны современного мира, пытающиеся сохранить под натиском "правовой культуры" свою ориентацию также и на традиционные духовные ценности,
являются сегодня главными объектами политической клеветы, экономического шантажа и военной агрессии со стороны "цивилизованного" сообщества. Очень хорошо сказал об этом известный публицист С.Кара-Мурза: «У нас... идея права вытекала из правды. Что и называют
тоталитарным мышлением».
Разумеется, и культ "чистой правды" тоже имеет тенденцию скатываться в иллюзию её самодостаточности. И обходится такая иллюзия обществу тоже недёшево:
подобно тому как "право без правды" превращается в изощрённо-подлую казуистику, так и "правда без права" вырождается - через начальный романтический период "робингудовщины" - в беспредельный бандитизм и в
словесный блуд его теоретического обоснования (в форме концепций "революционной целесообразности", "тождества произвола и божьего произволения" и т.д.). Поэтому единственная серьёзная альтернатива
"иллюзиям самодостаточности" обоего рода - это давно уже выстраданная нами культура синтеза правды и права. Хотя сама она в руки, конечно же, не упадёт. Заглянем, к примеру, в любую из отечественных энциклопедий, и
мы увидим, что понятию "права" там всегда посвящен внушительный раздел, а вот понятия "правды" - фундаментальнейшего и необходимейшего для понимания сути русской истории - нет вообще.
Сегодняшнее "право" - это символ веры "цивилизованных" обществ (т.е. таких обществ, которые отказали в доверии интуитивно постигаемо)! "правде"). "Правда"же стала сегодня уже не столько символом, сколько пережитком, веры "традициональных" обществ (т. е. таких обществ, где по исторической инерции всё ещё сохраняется в народном сознании связь традиционных духовных ценностей с исторически меняющимися "правилами игры"). Поэтому
соотношение "цивилизованности" и "традиционализма" сегодня - это соотношение агрессивного, подлеющего "права" и угасающей (уходящей в тайники человеческих душ) "правды". Однако не нужно воспринимать это
соотношение с обречённостью, потому что если излечиваются болезни тела, то почему на то же самое нельзя рассчитывать и в отношении болезней духа? Не забудем, что хотя истории как науки о жизни духа до сих пор и не существует, однако потребность в ней, как и предпосылки её появления в ближайшем будущем, начинают заявлять о себе всё более настойчиво.
Важнейшей из таких предпосылок и должно явиться представление о том, что "правда" и "право" - это два тесно взаимосвязанных друг с другом регулятора
социальных отношений. Они не совпадают ни по природе ("правда" - понятие сущностное, а "право" - формальное), ни по функции ("правда" - цель, а "право" - средство достижения цели), ни по своим оперативным возможностям ("правда" принадлежит сфере стратегии, а "право" - сфере тактики). По все эти вместе взятые несовпадения как раз и свидетельствуют о взаимодополнительности "правды" и "права", об их
необходимости друг другу: где нет "правды", там её не обеспечит никакое манипулирование "правом", а где нет "права" - там, в силу обычного человеческого неразумия, очень быстро будут затоптаны и "правда", и
"совесть", и "нравственность".
ЦУП: http://ruspravda-artel.livejournal.com/2641.html
http://artel-vorojea.blogspot.com/2012/02/blog-post_04.html
http://www.liveinternet.ru/users/4734837/post204825627/
Комментариев нет:
Отправить комментарий